Докладывать мне лично! Тревожные весна и лето 1993 года - Орлов Андрей Александрович
Несмотря на то что лицо Филатова демонстрировало внимание, было заметно, что его мало интересуют дела Орлова в Министерстве безопасности. В глазах Сергея Александровича едва прочитывалось какое-то затаенное беспокойство, которое он не хотел или не считал возможным пока высказывать незнакомому человеку. Он терпеливо дослушал Орлова, пока тот рассказывал ему о своей работе, а потом прямо спросил:
– А как Баранников относится к предложению работать вам в администрации?
Этого Орлов не знал. Ему просто сказали, что министр был не против того, чтобы прикомандировать Орлова к администрации. Но что Андрей знал точно, так это то, что инициатива исходила не от Баранникова, который с подозрением и даже недоверием относился к сотрудникам своего предшественника на посту руководителя Российского комитета.
Орлов понимал, что за приглашением работать у Филатова стоит какая-то большая игра, в суть которой его пока не сочли возможным посвятить. Он осознавал лишь, что неизбежно оказывается меж двух огней – между двумя очень влиятельными фигурами в окружении Президента, фигурами противоречивыми, которых объединяет только одно – стремление укрепить свое влияние на Ельцина, а следовательно – оттеснить конкурента. А то, что Орлов был сотрудником службы безопасности, придавало его положению нечто особенное, выделяющее его из множества других работников Администрации Президента.
ИНФОРМАЦИЯ: «Я тогда и представить себе не мог, насколько трудной окажется для меня работа в администрации. Прослужив в органах безопасности более десяти лет и уже имея опыт руководящей работы, я рассчитывал, что смогу быстро адаптироваться к новым условиям. Но обрушившиеся на меня “деликатные” поручения Филатова и указания Баранникова опрокинули мои представления. Правда, именно с этих дней круг моего общения в Министерстве безопасности резко сузился, но при этом повысился в статусе. Начиная с 1993 года я, как правило, докладывал все вопросы лично первым руководителям ведомства – Баранникову, Голушко [20], Степашину, Барсукову [21], Ковалеву [22]…» (Из воспоминаний А.П. Орлова).
Несмотря на то, что с Андреем было проведено несколько предварительных бесед, он так до конца и не понимал, зачем он нужен Филатову. Не являясь доверенным лицом Баранникова на Старой площади, он вместе с тем оставался сотрудником спецслужбы и от него могли в любое время потребовать исполнения каких-либо поручений министра. Если Филатов в борьбе за влияние на Президента хотел иметь свой собственный, независимый от Баранникова источник информации из Министерства безопасности, то он очень ошибался – в таких условиях Орлов не смог бы сделать и шагу, чтобы не подвергнуть себя риску быть уличенным в двойной игре. Если же Баранников, «отдавая» Орлова Филатову, рассчитывал, что тот станет его информатором в окружении своего конкурента, то он ошибался тоже – Орлов по своему характеру не был способен стать банальным стукачом.
Во всяком случае, вопрос Филатова о том, как Баранников отнесся к переходу Орлова на работу в Администрацию Президента, не был для Андрея неожиданным. Но ответить на него внятно Орлов, тем не менее, не мог. Поэтому он только односложно сказал:
– Не знаю, Сергей Александрович.
– Хорошо. Теперь давайте поговорим о том, что вы должны будете делать здесь. Перед вами стоит очень важная задача. Первое – это прекратить наконец утечку информации из Кремля и со Старой площади. То, что происходит сейчас, не лезет ни в какие ворота. У меня такое ощущение, что здесь есть люди, которые передают служебные сведения на сторону… Или просто их продают…
Когда Орлов вышел из кабинета Филатова, толстячок все также сидел за круглым столом с вазой и лениво читал газету, «прикрепленный» замер, уткнувшись в книгу, а секретарь продолжала свой бесконечный телефонный разговор с потенциальными посетителями. С того момента, как Андрей вошел в кабинет Руководителя Администрации Президента, прошло всего лишь двадцать пять минут. Но за это время в судьбе подполковника Министерства безопасности Орлова произошел очередной крутой поворот, определивший ему свое место в драматических событиях 1993 года.
13 марта 1993 года, суббота, день.
Москва. Рублево-Успенское шоссе.
Бывшая дача ЦК КПСС
– Господа, мы не должны упустить шанс получить пятьсот миллионов баксов. Это было бы просто глупо! Если уж сам Джохар сказал мне, что готов принять эту африканскую обезьяну!
– Он сказал это тебе в прошлом году!
– Какая разница, Боря? Что, в этом году заложников стало меньше? Вот, наш друг Раджаб, человек знающий, подтвердит…
Сидевший в кресле маленький, коренастый мужчина с восточными чертами лица в затемненных очках в металлической оправе еле заметно кивнул.
– Риска никакого! Пятьдесят процентов нам, пятьдесят – им! Африканец этот потом еще отвалит… У него денег немерено! Наш друг, этот бригадефюрер, сказал, что речь идет не менее чем о шестнадцати миллиардах! Игра стоит свеч, господа! В результате проведения операции мы можем получить такой канал финансирования для нашего движения, что… Тогда жидам-демократам и партократам-большевикам придет каюк! Тогда пробьет наш час и наступит «русское время»!
Столь откровенно нацистская тирада в устах молодого человека, вальяжно развалившегося в глубоком кожаном кресле, выглядела несколько странной. Да и сам вид его явно диссонировал с тем, что он говорил. Элегантный импортный костюм, белая рубашка с галстуком, аккуратная короткая стрижка, поблескивающая золотом печатка-перстень на правой руке, наручные часы с изящным браслетом – все это выдавало в нем скорее преуспевающего бизнесмена, нежели «пламенного борца за свободу» или политика с ультраправыми взглядами.
В большом зале старого цековского особняка находилось пятеро – только что настойчиво выступающий за проведение какой-то «операции» парень, которого все называли Григорием; лысый таджик в темных очках по имени Раджаб; Борис, высокий седовласый мужчина с простецким лицом, в отличие от остальных без галстука, в темно-синей водолазке под пиджаком. Двое других были явно вместе, правда, один, безликий человек в дорогом, ладно сидящем костюме, был, скорее всего, старшим по положению, «боссом», а второй – его помощником или охранником, а может быть, и тем и другим.
Двери гостиной были плотно прикрыты, как, впрочем, и окна, за которыми раскачивались голые ветки деревьев. Здесь за городом было ветрено и совершенно не чувствовалось наступление весны.
Обстановка в комнате была, несомненно, старой и вызывающе помпезной – массивный книжный шкаф с секретером, за поблескивающими стеклами которого виднелись корешки полных собраний сочинений классиков, энциклопедических справочников и толстых альбомов с художественными репродукциями; громоздкий кожаный диван и несколько таких же кожаных кресел, произвольно стоящих вокруг стола, устланного тяжелой скатертью, испещренной тонким узором; большая мебельная горка с дорогой фарфоровой и хрустальной посудой. Над столом висела тяжелая пятирожковая люстра из темного металла, напоминающего бронзу. Пол же был устлан громадным, во всю ширину помещения, ковром, бледным и слегка потертым в отдельных местах.
На стенах висели картины в толстых, потерявших золотой блеск, багетовых рамах. Сюжеты с горными пейзажами и романтическими замками не оставляли сомнения в том, что это – картины немецкой школы мастеров XV–XVI веков или, по крайней мере, их хорошие копии. Все это придавало казенному помещению довольно интеллигентный вид, однако никоим образом не свидетельствовало об интеллигентности его обитателей.
– Вот ты, Григорий, предлагаешь взять бабки у этого африканца. А как ты объяснишь, ёханый бабай, своим людям, что русские националисты, защитники русского народа от засилья всяких там… – человек в водолазке сделал неопределенный жест рукой и брезгливо сморщил нос, – от них же и получают бабки на нужды своего движения?
